История появления и развития анекдотов
Таким образом, в условиях жесточайшей цензуры анекдот стал развиваться как почти единственная форма неопределенного творчества, хотя, конечно, для истории анекдотов можно было бы получить в лагере значимый термин: «Анекдоты садятся и выходят, вернее, выдумывают, а потом садятся»[5].
Почему умирает анекдот? История, анатомия и грустные перспективы некогда популярного разговорного жанра
Короткие смешные истории рассказывают друг другу во всех странах мира, но только в СССР анекдот стал почти священным. Кем он был для советского человека? Кто придумал анекдоты и правда ли, что к их созданию приложили руку КГБ и ЦРУ? И почему мы сегодня перестали рассказывать анекдоты?
Анатомия анекдота
Формат коротких смешных историй с неожиданной концовкой есть в большинстве культур, но, как правило, в других языках их называют общим словом «анекдоты» или «смешные истории». Почему русским понадобилось отдельное определение для них? Дело в том, что наша шутка выкристаллизовалась в самостоятельный и очень важный жанр со своими правилами и законами: каждый житель постсоветского пространства интуитивно отличает его от анекдота, байки или смешной истории.
Анекдот — устный жанр
Профессор В. В. Химик считает, что интонации, мимика, смысловые паузы в шутке не менее важны, чем сам текст, поэтому при письме можно потерять большую часть комического эффекта. Часто произношение помогает охарактеризовать персонажа (Ленин узнаваемо гогочет, Сталин говорит с грузинским акцентом), а иногда без необходимых интонаций, жестов и мимики обычно теряются. Как, например, передать такой анекдот в письме:
Знаете ли вы, кто на скольких пальцах живет в Советском Союзе? Коммунисты живут на одном пальце (рассказчик поднимает большой палец — жест, означающий «во!», «здорово!»). Рабочие живут на два пальца (рассказчик соединяет большой и указательный пальцы, подносит их к шее и щелкает ими — жест, означающий выпивку). Крестьяне живут на трех пальцах (рассказчик складывает трехпалую фигуру под названием «Кукиш», «Шиш» или «Фига»). Интеллектуалы живут на четырех пальцах (рассказчик, используя указательный и средний пальцы правой и левой рук, изображает тюремную решетку, закрывающую его лицо). А студенты живут на пять пальцев (рассказчик протягивает вперед руку, ладонью вверх, как бы прося милостыню).
Шутка — это мини-спектакль, театр актера. Знакомиться с ним по книге — все равно что смотреть фильм вместо того, чтобы читать сценарий: да, это может быть интересно и смешно, но это все равно не то же самое.
Рассказчик никогда не претендует на авторство
Важное различие между шуткой и смешной историей сформулировали филологи Алексей и Елена Шмелевы в своей книге «Русская шутка: текст и речевой жанр». Предполагается, что человек сам придумал шутку (возможно, это не так, но заимствование обычно скрывается). С шуткой все наоборот. Даже если рассказчик выдумал это сам, что бывает крайне редко, он все равно шутит так, как будто услышал это от других людей, потому что по умолчанию анекдот является анонимным.
Персонажи должны быть знакомы слушателю
Действующие лица шуток почти всегда являются узнаваемыми типажами. Это могут быть иностранцы (американец, немец, француз) или представители этнических меньшинств (чукча, еврей), герои фильмов и мультфильмов (Штирлиц, Чапаев, Шерлок Холмс, Гена и Чебурашка), политики (Ленин, Брежнев, Хрущев) Представители профессий и социальных слоев (новый русский, гаишник, студент) — главное, что им не нужно представляться.
Слушатель заранее знает, чего ждать от каждого из них: Брежнев — дряхлый старик, чукча — тупой, лейтенант Ржевский обязательно выдаст пошлый каламбур, Вовка запутает учительницу. Вот почему шутки так трудно переводить на другие языки и объяснять иностранцам.
Если персонажи незнакомы слушателю («Забавная история произошла с одним из моих друзей, таксистом…»), это не анекдот.
Дизайн персонажей истории
Шутка состоит только из двух частей — окна и обмена, в то время как другие юмористические жанры могут иметь центральную часть — сюжет. Внешняя сторона раскрывает тему, интригует, создает напряжение. Открытие — это парадоксальная, неожиданная концовка, которая переворачивает голову слушателя.
Эти две части не равны. Ум, пишет В.В.Химик, может быть мелким или детальным. Часто она строится по законам традиционной сказки с троекратной сменой событий: «Американец, немец и русский спорт…», но развязка всегда должна быть краткой и внезапной. Эффект усиливается выверенной паузой — не слишком короткой (чтобы держать слушателя в напряжении), но и не слишком длинной (это ослабит эффект). Некоторые шутки без такой паузы обычно теряют свой смысл:
Он хотел стать президентом… и он стал.
Шутка не шутка, но это шутка.
В шутках глаголы чаще всего используются в настоящем времени и находятся в начале предложения. С помощью этой техники рассказчик разворачивает происходящее перед глазами зрителя.
Муж возвращается из командировки…
Новый русский едет на шестисотке, и тут в него врезается «Запорожец»…
В бар входит обнаженная женщина …
Они вызывают лидера совета …
Это происходит по-другому. Например, в шутках о Штирлице намеренно используется прошедшее время: это пародия на приказы актера Ефима Копелана в сериале «17 мгновений весны».
Штирлиц склонился над картой СССР. Он был безудержно тороплив по отношению к своей родине.
Ситуативная целесообразность
Шутка не существует в вакууме: ее эффект существенно зависит от того, когда, кому и в каком контексте ее рассказывать. Специальные фразы вводят его в разговор: «Кстати, есть анекдот про это…», «Это как в том анекдоте…», «Ну, ты прямо как в том анекдоте, когда». .. «
С помощью этих метатекстовых вводов легко отличить шутку, скажем, от розыгрыша. Как правильно заметили Алексей и Елена Шмелевы, нелепо предупреждать зрителей, что вы сейчас шутите: это сведет на нет весь эффект.
История анекдота
Слово «анекдот» происходит от греческого anecdotes («несвязанный, недосказанный») и первоначально имело совсем другое значение — «забавный или нравоучительный рассказ о подлинном (или представленном как подлинный) происшествии из жизни исторического лица». » Действительно, в этом смысле анекдот сейчас существует в языках западных стран.
В русском языке это слово в начале XX века обозначало нечто иное: им теперь называют короткую, емкую вымышленную устную историю с неожиданным смешным концом. Именно в этом значении Аркадий Аверченко воплотил его в рассказе «Еропель» (1910):
-Нет, ты, брат, расскажи мне анекдот получше. Он удивительно рассказывает анекдоты, — обратился ко мне живой, веселый Еропелов. — Да, скажи мне!
Демкин рывком поднял голову и начал заикаться тусклым голосом:
— В ресторан зашел торговец. Видит — стоит клетка, в которой висит кингал. «Сколько, — спрашивает, — она стоит?» — «Триста рублей». «Жарь».
— Я знаю эту шутку, — сказал я. — Купец, поджарившись, сказал: «Врежь три копейки. Да?
«Да, да», — кивнул головой Демкин. — А вот другой анекдот: один армянин застал свою жену с клерком на диване. Они поцеловались, и он…
— Я знаю!», — перебила я его. — Затем он продал диван.
Демкин тяжело вздохнул и замолчал.
Расскажите мне о еврее, который пришел в театр и ушел, не захотев ждать, когда прочитал в программке, что между вторым и третьим актами прошло полтора месяца», — попросил Еропегов.
Мрачный Демкин послушно рассказал анекдот про еврея.
Анекдот был мне тоже знаком, но я сделал вид, что слышу его впервые, и заставил себя рассмеяться.
Видимо, к моменту написания этой истории в языке сформировалось не только значение слова «шутка», близкое к современному, но и известный речевой этикет для подобных ситуаций. Рассказчик должен быть артистичным (а не монотонным, как Демкин), и прежде чем «травить анекдот», неплохо было бы убедиться, что присутствующие его не узнают. С другой стороны, слушателю предлагают сделать вид, что он впервые слышит шутку, и рассмеяться.
Однако, как отмечает V. В. Химик, массовая популярность анекдота пришла уже в советское время. Это логично: за 70 лет советской власти она более или менее компенсировала отсутствие свобод, позволяла выпустить пар, давала возможность посмеяться над скрипящей зубами идеологией.
«Анекдот как жанр, как форма, как облик — это чисто русско-советское изобретение, своего рода советское ноу-хау, трудно воспроизводимое в других культурных опытах», — говорит исследователь Евгений Соколов.
Историк культуры Юрий Милютин считает, что причина кроется еще глубже. В условиях авторитарного правления анекдот — это способ индивидуальной психотерапии: он позволяет сохранять рассудок в условиях тотального принуждения, позволяет дистанцироваться от навязанных правил существования, становится зоной комфорта, где можно переждать абсурд окружающей жизни. Но это не очень хорошо:
«Мы шутим, издеваемся над собой и реальностью, достигаем при этом садомазохистских высот, хотя на самом деле это гораздо проще, чем любые конструктивные действия по изменению себя и своих обстоятельств. Обычная реальность нас вполне устраивает, по крайней мере, она предсказуема, пусть и анекдотична. Зачем меняться, зачем стремиться к неизвестному? Сейчас, если бы кто-то пригласил нас на all-ready, то мы, возможно, рискнули бы, но пока у нас все хорошо, по крайней мере, терпимо.
Отношения между властью и анекдотом развивались по-разному. Историк Михаил Мельниченко говорит, что гонения на анекдоты и их рассказчиков начались в 1929 году и усилились в 1930-е годы. Тогда он попал под пункт 10 58-й политической статьи, «Пропаганда или агитация, направленная на свержение советской власти». За такие проделки, например, инженер Сергей Попович получил в 1948 году реальный срок:
Старушка впервые в жизни увидела верблюда и начала плакать. «Почему ты плачешь?» И она сказала: «Посмотрите, до чего советское правительство довело лошадь».
Сталин и Молотов летят на самолете над Москвой. Они видят очередь в магазинах муки и сахара. Молотов говорит Сталину: «Если ты сейчас сбросишь с самолета мешок муки и мешок сахара, народ тебя расцелует от радости». Пилот отвечает: «А если я выброшу тебя из самолета, люди будут целовать меня в разные места».
Но развитие жанра репрессий не было остановлено, даже наоборот: в то время, когда любой протест был запрещен, политическая шутка оставалась единственным выходом. Таков, например, корней Чуковский в своем дневнике (в нем же обыграно преследование за «антисоветские» шутки):
Один едет в поезде. Сосед спрашивает, как его фамилия. Он говорит: «Первый слог моей фамилии — это то, что хотел дать нам Ленин. Второе — это то, что дал нам Сталин. «Вдруг голос с верхней полки: «Гражданин Райхер, вы арестованы».
После смерти Сталина власти изменили тактику: теперь они упорно делали вид, что анекдотов не было. С одной стороны, найти их в печати было нереально, с другой — можно было больше не бояться получить за них срок. Именно это время — 1960-1970-е годы — исследователи называют золотым веком советской шутки.
В статье «Русский анекдот в XXI веке: трансформация речевого жанра» Елена и Алексей Шмелевы отмечают, что в те годы обмен анекдотами заменял обсуждение политики: они мгновенно обыгрывали все текущие новости. «В то же время все виды шуток: бытовые, этнические, шутки об определенных профессиональных или социальных группах все еще оставались по сути «антисоветчиками» — так их называли. «Но политические по-прежнему лидировали.
Выйдя на пенсию, Никита Сергеевич отправляет жену в икорный магазин. Нина Петровна ничего не принесла. Никита Сергеевич возмущен: «Прошло всего две недели, как меня убрали, а все уже было разрушено».
«Правда ли, что Брежнев присвоит звание генералиссимуса?». А если он все же сумеет произнести это слово, то получит и народного артиста. «
Брежнев зачитал приветствие спортсменам на Олимпийских играх 1980 года в Москве: «О! О! О! О! О!» Клерк шепчет ему: «Это не «о», это олимпийские кольца! Текст ниже!»
Хрущев рассматривает выставку картин на манеже:
— Что это за дурацкий квадрат с красными точками вокруг? — Это советский завод, где рабочие спешат на работу!» «А что это за Дерюга, вымазанная зеленым и желтым? — Это колхоз, где зреет кукуруза!» — А что это за синяя уродина? — Это «голый» фолк.
— Голый Валька? Но кто захочет забраться на такой каток? Что это за задница с ушами? — Это зеркало, Никита Сергеевич!
Кто придумывает анекдоты?
Проследить происхождение шутки практически невозможно: сам жанр предполагает анонимность. По мнению филолога Александра Белосова, кто-то из оригинальных авторов анекдотов, конечно, мог быть («При наличии творческого мышления анекдот может придумать любой человек: для этого нужно только знать принципы его построения»), Но о чистом авторстве все равно не может быть и речи: анекдот всегда является коллективным творением. «Автор — это второй, третий и четвертый рассказчик, передающий анекдот друг другу». Переходя из уст в уста, анекдот меняется, перерастает, обрастает новыми деталями, очищается от излишеств, иногда даже распадается на несколько самостоятельных историй с разными концовками.
Михаил Мельниченко говорит, что трудно определить даже приблизительное время появления шутки. Названные в ней имена и реалии — не показатель: шутки легко меняются, подстраиваясь под новые события и меняя одни фамилии политиков на другие. Демонстрируя способность этой шутки к изменчивости, Мельниченко приводит следующий пример:
«На некой международной конференции находятся представители нескольких держав. Один из них, например, британец Ллойд Джордж, достает серебряный портсигар, на котором выгравировано: «Дорогой Ллойд Джордж из Лейбористской партии». Француз достает золотой портсигар с надписью «Любимому Жаку от жены». А советский представитель, например, Чичерин, показывает портсигар платину «Савве Морозову от благодарных рабочих». В 1940-х годах этот анекдот был записан про Молотова, на портсигар которого князь Радзивилл скинул графа Потенского. В 1980-х годах это был Брежнев, портсигар которого был усыпан бриллиантами, а надпись гласила: «Николай II из русского дворянства».
Несмотря на то, что это развитие одного и того же сюжета, эти три текста принадлежат к совершенно разным тематическим группам. Если анекдот про Брежнева — это про страсть Леонида Ильича к дорогому Цецкому, то про Молотова — про раздел Польши и пакт Молотова-Риббентропа. Шутка 1920-х годов о Чичерине совершенно непонятна без комментариев, но абсолютно очевидна для современников. Дело в том, что Савва Морозов некоторое время поддерживал революционное движение. В какой-то момент, поссорившись с революционерами, он перестал это делать и покончил жизнь самоубийством очень странным образом. Ходили слухи, что в этом замешаны большевики, что иллюстрирует анекдот с Чичериным. «
Лекция Михаила Мениченко «Советские анекдоты — настоящие и поддельные»
Существует два устойчивых мифа о происхождении советских анекдотов.
1. Анекдоты, придуманные в ЦРУ для подрыва советской системы
Эта версия не возникла из ниоткуда: в брежневскую эпоху она активно транслировалась советской пропагандой. Александра Архипова и Анна Кирзук в своей книге «Опасные советские штучки: городские легенды и страхи в СССР» пишут, что в то время в Союзе были изданы десятки книг и статей, что Центральное разведывательное управление США (реже Израиля) оплачивало психологическую войну против стран социальных блоков, и анекдоты были одним из главных ее оружий.
Об этом также рассказывали в университетах, школах и даже детских садах.
«Знаете ли вы, что все анекдоты про Василия Ивановича приходят к нам из Израиля!» — говорили аспиранты в 1977 году профессору исторического факультета Московского педагогического института.
«Анекдоты про Василия Ивановича нам передают через Берлинскую стену, чтобы подорвать устои», — доказывал директор одной из московских школ примерно в то же время. Этим легендам подвергались даже детские сады: в 1979 году две шестилетние девочки сказали подруге: «Каждый раз, когда мы смеемся над этими шутками, американские капиталисты получают деньги».
«Такая передача ответственности от советского агента иностранной разведке работает на нейтрализацию опасного сообщения дважды», — пишут Архип и Кирзук. -Во-первых, идея влияния врага преуменьшала статус сообщаемой информации: было показано, что слух ложный и в него невозможно поверить. Во-вторых, это дискредитировало фигуру распространителя: его изобразили марионеткой западных спецслужб. «
В ответ на пропагандистскую легенду люди отреагировали на ее зеркальную версию о некой секретной структуре в КГБ, которая специально придумывала и снимала анекдоты для масс. Для чего? Во-первых, чтобы отвлечься от реальных проблем или (если вы не можете отвлечься) выпустить пар. Во-вторых, отслеживая, как шутки расходились и воспринимались, Советы получали реальную обратную связь.
Но последнее верно: власти действительно использовали шутки, чтобы узнать, что на самом деле думают советские граждане по этому поводу. Сын Хрущева Сергей в своей книге «Никита Хрущев. Реформатор «говорит:
«В ежедневных повестках КГБ о настроениях в стране отец регулярно читал анекдоты о себе, но не обижался, хотя в сводках содержались не только и не столько безобидные шутки, но и гораздо боле е-серьезные негативные…».
«Владимир Получита, возглавивший КГБ в 1962 году, вспоминал, как предшественник Шелепина инструктировал его во время рассмотрения дел:» Взять хотя бы самого злобного анонима, которого Никита обругал и внес в отчет. Хрущев и я попросили меня принести ему вот это хорошее и прочитать вслух. «
В КГБ не было «анекдотического» контроля, но легенда прочно вошла в фольклор:
Андропов идет по Кремлю и слышит: из подвала ЦГБ доносится смех. Наклонился к окну:
— Товарищи, почему мы смеемся в рабочее время? — Ой, Юрий Владимирович, сейчас мы такой анекдот придумали, завтра пять лет за него дадим!
Еще одна шутка о попытках властей взять под контроль орфографические шутки:
Партия и КГБ устали бороться с народной любовью к политическим анекдотам. И они дали сценаристам задание: придумать абсолютную шутку, чтобы только его люди рассказывали друг другу, так как жить без нее не могут. Сценаристы собрали все анекдоты, которые ходили по стране, систематизировали их, классифицировали, заложили в компьютер (электронно-вычислительные машины, термин «компьютер» еще не был в ходу) и стали ждать. Через некоторое время в их машине раздался абсолютный смешок: «Муж уехал в командировку. А ночью в постели с женой лежат Брежнев, Чапаев и Петька. И все они — евреи. «
В американской разведке, хотя советские анекдоты не выдуманы, ими, видимо, тоже интересуются. Недавно в сети появилась рассекреченная подборка советских политических анекдотов 1980-х годов. Однажды она была подготовлена для заместителя главы ЦРУ.
Рабочий в очереди в винном магазине обращается к соседу: «Все, моя энергия пропала! Стойте на месте, а я пойду снимать Горбачева. «Через два часа он возвращается. — Ну что, выстрел? «Нет, есть еще хвост».
Признаться, остается только догадываться о цели этого документа (никаких комментариев, только сами шутки). Возможно, сотрудники ЦРУ, как и их коллеги в СССР, хотели таким образом понять умы советских граждан.
Конец эпохи анекдотов?
Иронично, что жанр, с которым безуспешно боролось советское правительство, начал сдавать позиции как раз тогда, когда ему была предоставлена полная свобода. Именно легитимизация шутки в 1990-х годах стала первым шагом к ее исчезновению, считает Михаил Мельниченко.
Фольклорист-семиотик Сергей Неклидов, доктор философских наук, также считает, что публичность сослужила шутке плохую службу:
«Шутка — это клапан в паровом котле, который не может быть включен, если нет других выходов для «пара». А если вы можете много говорить на публике, по радио, со сцены, то и шуток будет меньше. «
Они сильно испортили репутацию жанра и дешевых сборников шуток, которыми были завалены все полки в 90-е годы. Как отмечает историк культуры Олег Борисов, «эти памфлеты теряют смысл мотоцикла, окруженного магическим ореолом, и лишают шутку прямого действия и соучастия. Такой анекдот перестает быть анекдотом, он становится изготовленным материалом, место которого — в архиве. «
Александр Белоусов указывает на менее очевидную причину исчезновения жанра. Чтобы анекдот стал массово популярным, его аудитория должна разделять общий культурный код. В этом смысле СССР был идеальной средой: в течение нескольких десятилетий вся страна читала одни и те же книги, ходила в одни и те же кинотеатры и смотрела одни и те же программы по телевизору, потому что других не было.
«Когда на телевидении есть только одна программа, тогда и поле общения одно. А когда люди смотрят 50 разных программ, у них все меньше и меньше общего. Может быть, поэтому сейчас не получается циклов шуток: нет точки, где все сходятся.
Елена и Алексей Шмелевы показывают, как трансформируется жанр на постсоветском пространстве. Жил-был анекдот: в компании травили анекдоты, но поскольку все присутствующие давно знали их наизусть, то просто называли их по номерам — 14, 28, 139 — и смеялись. Именно так и произошло в действительности: примерно в 1990-е годы в стране сформировался огромный пласт анекдотов, знакомых большинству носителей русского языка.
В результате жанр анекдота был заменен жанром напоминания. И если для рассказа основным условием является незнание анекдота слушателями, то для напоминания все наоборот: предполагается, что анекдот известен всем, и рассказчику достаточно обронить фразу, чтобы его поняли: «Или крестик снимешь, или штаны наденешь», «Это министерство культуры» и т.д.
Анекдоты стали прецедентными текстами: то, что считается хорошо известным в рамках определенной речевой культуры, выходит за границы своего жанра и начинает воспроизводиться и обыгрываться в различных контекстах, от публичных выступлений до газетных заголовков. Часто такие шутки превращаются в мемы, когда прецедентный текст сокращается до самого яркого момента.
Как бы то ни было, все исследователи признают, что сегодня «доля» анекдотов резко снизилась, особенно среди молодежи. Психолог Ольга Щербакова обнаружила, что молодые люди в возрасте 18-29 лет оценивают анекдот как устаревший, отживший и даже низкопробный жанр. Это совсем не кажется им смешным и ассоциируется с доинтернетовской эпохой.
Интернет действительно изменил требования к юмору. Во-первых, увеличился объем потребляемой информации, а шутки стали более концентрированными и короткими (участники опроса отметили, что классические шутки кажутся им неуклюжими и длинными). Во-вторых, шутка просто не успевает за темпом, к которому привыкли нетизены: там каждая пятиминутная новость обрастает кучей тематических мемов. Шуткам нужно время, чтобы «созреть», и чаще всего они устаревают еще до этого момента. В результате подготовленные истории уступают место более ситуативному, спонтанному, «быстрому» юмору.